Первый взгляд на красоты Карелии бросил я осенью – это самый конец октября. Трудно подобрать краски, чтобы описать это суровое безмолвие природы перед наступлением зимы, когда уже очень холодно и даже морозно, но снег еще не коснулся земли. И вот она Карелия– перед тобой открывается необозримая ,отливающая сталью, гладь озера, уходящего куда-то вдаль, и постепенно непредсказуемо плавно переходящего в другое озеро. Тихая гладь воды объемлет не только этим суровым цветом – от него, этого цвета,создается ощущение, будто-бы тянет еще большим холодом, чем тот, которым тебя окутывает суровая по зимнему осень.

Удивило сразу, что берега озер здесь не такие как в нашей центральной полосе – они изрезаны небольшими бухточками и полуостровами и, не зная местности, практически невозможно угадать – то ли это одно озеро, то ли за этим выступом начинается уже другое. А все берега обрамляет вековая тайга, которая вблизи имеет еще различимый темно-зеленый цвет, а чем дальше, тем чернее и чернее. И, конечно, наиболее красив дальний вид – там вдали уже не стальной, как вблизи,а темный-темный со свинцовыми отблесками цвет озера почти незаметно переходит в щетинистый черный цвет леса. И даже красные, кроваво-красные краски неба от уже ушедшего за горизонт солнца не могут справиться с этим черно-стальным цветом, и постепенно уже собственно цвет неба становится черно-красным. Это солнце уже скрылось за щетиной дальнего леса.
Восхищает разнообразие озер – от больших,просто огромных, которые даже отмечены на картах страны – такие как Руг-озеро или Лексозеро, Колвас-озеро и конечно же, Кимас-озеро, известного наверное многим еще по книге «Падение Кимас-озера», до небольших – размером сотню-другую метров. Но, я уже упоминал, что там трудно понять, где кончается одно и начинается другое. Карелия – это целая сеть озер, по которым как по рекам центральной России можно попасть практически в любое место Карелии. Особенно это можно рассмотреть сейчас по картам со спутника.
Не только, живописны, но и обманчивы берега некоторых озер – идешь по берегу, заросшему вековым нетронутым лесом, видишь перед собой близкий противоположный берег, но …вдруг упираешься в протоку или проливчик шириной двадцать-тридцать - пятьдесят метров, а справа (или слева) от тебя открывается новое большое или маленькое озеро, которое в условиях совершенно нетронутой человеком и непроходимой тайги, сильно пересеченной местности, не было видно было еще пять минут тому назад.
Еще интереснее места максимального схождения двух озер – когда, кажется, что перед тобой одно огромное озеро, но неожиданно за очередным изгибом берега вдруг открывается узкая полоска суши – перешеек – разделяющий два разных озера . Там такие места максимального схождения двух водных гладей местные называли дефиле.

Если вспоминать ландшафт, то собственно ландшафт тех мест, где мне довелось побывать, представляет собой сильно пересеченную местность – это сеть сопок, между которых распростерлись, либо озера, либо необозримые безмолвные болота — кажется там и птицы не летают и звери не ходят и эта мертвая тишина просто давит на психику, когда вступаешь на эти болота..
Суша же вся буквально усыпана (если можно употребить это слово) огромными валунами, иногда целым их нагромождением, которые выглядывают из тайги, поросшие мхом и зеленью, за которыми или даже на которых прячутся коряги еще не сгнивших упавших когда -то деревьев. А так как они тоже все заросли мхом – то все это смотрится как целостная картина, которую никогда не подправляла рука человека, картина, которую годами, десятилетиями рисует сама природа.

Особо следует сказать о карельской тайге того времени. Быть мне довелось в пограничной зоне. Так как пограничная зона, которая простиралась иногда на сотню километров,была закрытой для массового посещения зоной, человек в этих местах никак еще не успел вторгнуться в природу, почему и она была первозданной – такой как сто, двести, триста лет тому назад. Деревья росли, отживали свой срок, падали по велению времени и природы, гнили, зарастали, превращались в почву, на которой вырастали новые. Они росли так часто или так редко, как им позволяла природа – условия местности (те же валуны и каменистости), потребности в свете, их собственная жизненная сила. В результате это, в основном сосновый мачтовый лес – прямые высоченные идеально ровные стволы, такие ровные, как будто бы их оцилиндровала рука человека. Сосны великаны. Летом же, во время сильных ветров эти исполины колышутся как легкие травинки. Наша пограничная просека, пробитая в тайге еще до финской войны, смотрелась как длинный коридор с идеально ровными стенами. Трудно сказать, с чем сравнимо ощущение, когда находишься в этом почти замкнутом пространстве – только узкая полоска неба высоко над тобой. Да и то, ты его не видишь, ты его только ощущаешь. Значительно позже, когда мне пришлось шлюзоваться на теплоходе на Дону и теплоход был в шлюзе до наполнения его водой, этот шлюз с высокими стенами напоминал, в какой то степени, мне нашу карельскую просеку – небо над головой было такой же узкой полоской. И, чтобы увидеть его, нужно задрать голову, ибо взгляд твой упирается в стены и даже угловое зрение не выводит тебя за их пределы.

По другому просека с пограничной тропой выглядит зимой. Зимой это не глубокий шлюз на канале, зимой это бесконечный белый туннель. Другими словами, обычная просека, рукотворное творение пограничников, зимой превращается природой в нерукотворное чудо. Можно постоянно любоваться и восхищаться этой сверкающей белизной красотой. В хорошую снежную зиму пограничная дозорная просека, ширина которой не превышает и десяти метров, превращается в один предлинный туннель, обрывающийся только при выходах на открытые пространства (озера или болота).
По разному выглядит этот туннель в сосновых и еловых массивах. Высокие гордые сосны, у которых лишь верхушки опушены кроной, снег присыпает их постепенно, с верху.. Поначалу они напоминают снежные шары на палочках-стволах. Потом под тяжестью очередных снегопадов кроны-шары склоняются и постепенно смыкаются - снежные шары соединяются и вот тогда все следующие снегопады уже не доходят до земли, а ложатся на сомкнутые кроны деревьев, постепенно образуя куполообразный свод с идеально ровными стенами. Можно сказать, что в таком туннеле белый низ, темные(точнее, темно-коричневые) стены, образуемые идеально ровными стволами деревьев и высоко расположенный белый купол. Т.е. к середине зимы,это туннель необозримой длины с белыми сводами и темными стенами стволов.– это туннель, свод которого на высоте 7 – 8 этажного дома. И такое уже даже сравнить не с чем. Такое нужно, хотя бы, один раз увидеть!

Совсем по иному смотрится туннель в еловом массиве — старые ели имеют более густую крону внизу Лапник этих елей почти касается земли, образуя вокруг стволов настоящий шатер. Летом такой шатер не пробивают никакие дожди и ливни. И зимой основная масса снега ложится, конечно же, на этот мощный лапник, оставляя почти не запушенными вершины елей. И, в отличие от сосен, они постепенно всей своей массой склоняются к просеке, оставляя не сомкнутым лишь свод тоннеля — узкую длинную прорезь. Через этот просвет всегда видна полоска неба. Сразу скажу, хотя здесь и остается просвет для неба, этот туннель не становится от этого светлее, даже , пожалуй, наоборот. Небо зимой в Карелии почти всегда серое — в 11 часов еще сумерки, а в 15- уже темно. Поэтому освещенности оно не добавляет, а серое небо всегда наводит уныние. Но, зато в редкие солнечные дни все кругом искрится и переливается. Но, лично мне, больше нравился сосновый туннель.
Если говорить образно, то сосны в этом туннеле, стоя по стойке «смирно», как бы склоняют на тобой свои головы-кроны, своей белизной защищая тебя от серости зимнего неба. Ель же своей позой напоминает летающего лыжника в момент его отрыва от трамплина — корпус под большим углом наклонен к лыжам.
Все это сказано, чтобы наконец перейти к снегу. В морозную погоду огромные массы его лежат на кронах этих деревьев и клонят их к земле. Но они, гордые, готовы в любой момент сбросить с себя эту ношу и распрямиться. Нужно только помочь им в этом. Вот тут-то и вся фишка, как сейчас говорят.

Интересны были наши забавы -стоит какой-нибудь дубиною потяжелее стукнуть по стволу дерева, как дерево вначале вздрагивает, как бы пробуждаясь от сна, а потом вся накопившаяся масса снега обрушивается вниз. Конечно, такие шутки возможны лишь морозную погоду, когда снег легкий и пушистый и когда кроны деревьев еще не сомкнулись, но уже наклонились над лыжней. В этой забаве двойной интерес – увидеть обрушивающуюся массу снега и заметить, как резко при этом выпрямляется освободившееся от снега дерево. Кажется, прикрепи к его вершине ядро, так оно улетит за сотни метров. И, освободившись от напряжения, дерево вздрагивает пару раз и замирает теперь уже по стойке «смирно». Если сотворить такое при мокром снеге, (правда, специально никто не пробовал, но не хотелось бы попадать в подобную ситуацию)-снег падает в это время одной спрессованной массой , имея огромный вес. При морозе же это напоминает обильный снежный душ. Интересна реакция человека на происходящее , сталкивающегося с этим впервые и неожиданно (по себе знаю). Сначала быстрая реакция на непонятный удар по стволу и легкое непонимание — вроде бы раньше такого звука в пустынной тайге не было. Потом раздается какой-то шум сверху (звук достигает уха быстрее, чем снег головы). Бьет в голову мысль — может что-то произошло? Невольно меняешь позу, чтобы оглядеться и... тут на тебя массирует снежный душ. В первые дни пребывания на службе, я всегда удивлялся — почему лыжня очень неровная, волнообразная. Вот только увидев такие снегосбросы начинаешь понимаешь, почему она такая волнистая. Следует подчеркнуть, что подобные забавы возможны только в сосновом массиве. Если так «пошутить» с елью, то шутка обернется против тебя же самого. На лыжню ничего не упадет, весь завал будет вокруг ствола. И выбраться из этого завала будет весьма проблематично. Поэтому с елками мы не играли.
.
Несмотря на все описанные выше прелести озер, и лесов Карелии, самое неизгладимое и противоречивое впечатление на меня произвели болота. Во- первых их размеры – они почти не уступают размерам озер и также распростались между сопками - и не видно им конца-края. Во- вторых, если озеро, даже самое суровое чувствуется, что оно живое, то от болот веет безмолвием и мертвечиной. Это застывший безжизненный зеленый ковер. Чем-то жутким веет от этих зеленых просторов. Никакой растительности кроме мхов. Но зато, какой мох – местами ноги увязают (не в болотной хляби, а во мху) почти по колено. Этот вековой мох сросся, переплелся, чувствуется, что имеет большую толщину – по крайне мере он тебя держит (разумеется, не везде). Но, несмотря на это, чувствуется, что внизу бездна – когда наступаешь на это меховое одеяло, то оно как бы оживает и от тебя в разные стороны расходятся длинные пологие волны, а, шагая по этой поверхности, ты ощущаешь, что идешь, как по натянутому батуту. И не знаешь, где он может прорваться. Местами появляется большое количество кочек – видно это другое качество болотной местности. Кочки эти высотой до полуметра. Нутром чувствуешь, что между ними лучше не попадать – батут как раз там и может прорваться,.Местами выступает вонючая болотная жижа. Перепрыгивать с кочки на кочку тоже дело не простое, хотя это единственный способ возможного перемещения по такому болоту. Кочка как вялый горб давно не пившего верблюда – так как она довольно высокая, она под тяжестью человека наклоняется и элементарно просто сорваться с нее и …. Поэтому ступать с кочки на кочку приходится очень аккуратно. Есть на болотах и очень опасные зоны – просто так по ним пройти невозможно.
Но это хорошо говорить «невозможно», это если ты турист, если ты можешь обойти эти зоны стороной. А если там проходит граница, если там проходит пограничная тропа? Если там ежедневно должно проходить по несколько нарядов, охраняющих границу? Конечно, можно найти обходные пути и миновать такие болота. Но это будет стоить лишних 10-15 километров маршрута. Если же учесть, что даже без обхода таких мест, длина фланга заставы составляет 25 километров (а туда и обратно 50), то станет понятно, что дополнительные 15 километров не есть выход из ситуации. А есть ли выход. Выход один – прокладывать лаги по этим непроходимым местам. В результате из личного состава заставы половина несет собственно службу – ходит на границу часовыми, лежит в секрете, ходит в дозоры и на проверки. А вторая половина заставы работает в рабочих группах. (В результате нагрузка на каждого человека на заставе в то время была до 12-14 часов ежедневно. При этом в течение месяца солдату полагался лишь один выходной день). Другими словами, специальные рабочие группы обустраивали маршрут по таким болотам. На нашем участке это было 4-5 километров. Весь личный состав заставы каждый день делился как бы на 2 группы – одна несла службу на границе, вторая отправлялась тоже на границу, но в качестве рабочих групп. Их задача – валить мачтовые сосны, очищать стволы от веток и затаскивать их в болото, выстилая ими гати для прохода нарядов. Это очень тяжелая работа, но многие ребята, в первую очередь из сельской местности постоянно рвались в эти рабочие группы и постепенно складывался их основной почти профессиональный костяк.

Такие гати нужно было протянуть шириной в 2-3 ствола от сопки до сопки через все болото. Как правило, на это уходило 4-5 дней. Казалось бы, участок готов. Но нет, через 4-5 дней затем, все начинается сначала. В первый день, после того, как тропа выложена, наряды идут по бревну, которое четко лежит на поверхности ковра, на второй день, стволу уже утоплены наполовину и вокруг сочится болотная жижа. На третий день болото почти полностью затянуло бревна и виднеется через болотную хлябь только горбинка от ствола. – идешь как гимнаст на соревнованиях, чутко нащупывая бревно и опасаясь как бы не соскользнуть с его осклизлого тела. Ну а на следующий день… Спускаясь с сопки, видишь на бархатном ковре болота лишь темную влажную линию – там были гати! Но приказ есть приказ! Надо двигаться вперед – ведь двигаться еще можно. Болото затянуло наши бревна всего лишь на 15-20 см. И вот, находясь еще на краю тверди, одной ногой в жиже болота нащупываешь ствол дерева. Есть! Переносишь опору на эту ногу, а другой нащупываешь следующую точку опоры. Процедуру можно сравнить со слепым, нащупывающим дорогу спасительной для него палочкой. И так до следующей сопки – около километра балансирования. Падали. Поднимались. И не было очень страшно. Потому, что было за что зацепиться, было на что опереться, было на что взгромоздиться. А, кроме того, я на себе убедился, что в молодые годы, да в экстремальных условиях страх появляется редко. А вот жутко …было. Да это не страх, это именно жуть! Тогда я понял значения и разницу этих слов. Вот идешь по этим полузатопленным гатям. Осень или весна – словом воздух вокруг довольно прохладный. И вдруг, где-то на середине болота тебя откуда-то снизу обдает жаром – жаркий воздух снизу кажется того и гляди поднимет тебя в воздух. И так 20-30 метров жаркого болотного выдоха. Как будто внизу установлен мощный тепловентилятор. А дальше опять все по-прежнему безмолвно и бездыханно. И вот проходя над этой бездной, становится жутко как перед, входом в преисподнюю.
Когда уже бревна не нащупывается, рабочая группа начинает опять все с начала.
Жутко, трудно, бывает вне всяких сил. И так хочется домой. А вот вернулся и все годы только и мечтал — как бы побывать там еще разок. Пока не понял — в одну реку два раз не войти. Нет там сейчас той Карелии, в которую влюбился я в молодые годы. Тайга пошла на дрова, везде прошли железные дороги, по берегам озер понастроены дачи и коттеджи. Хотя, Красот в Карелии и сейчас предостаточно. Просто нет моей Карелии.

.

© Copyright: Виктор Ершов, 2009
Свидетельство о публикации №1901280840

Источник: http://www.proza.ru/2009/01/28/840