«Шарился» в Интернете в поисках кой-чего и наткнулся на текст моего письма знакомой по Сети - некой Лине.
Познакомил нас случай - мы одновременно заинтересовались Лексозером и стали искать в Сети информацию о нём. Её интерес - чисто творческий, основанный на философии, связанной с понятием «Лекс» (есть, оказывается, и такое…). Лекс - Лексозеро, совпадение, видимо случайное, но результатом оного стало, как я уже сказал, наше заочное знакомство с Линой. Мы так ни разу и не встречались очно, но я понял из нашей переписки, что она человек интересный с непростой судьбой.
На этом следует остановиться и перейти к делу, которое и послужило причиной написания этого пространного предисловия.
Лина мне как-то написала, что собирается поместить одно из моих писем, адресованное к ней, на ее сайте, посвященном «Лексу» (теперь ты знаешь, о чем идет речь). Ввиду обычности содержания моего письма, о котором шла речь в просьбе, я не возражал. С тех пор прошло почти четыре года, и я забыл об этом случае. А вот сегодня обнаружил текст того самого письма в Сети и решил, что это - судьба. Тем более, что с утра вспоминал наше детство, Реболы, своих друзей, наш последний разговор с тобой на берегу того самого Лексозера. Кстати, а ты помнишь о нашей встрече на берегу озера в последний день перед моим отъездом из Ребол? Было поздно, но, как это водится в летние дни в Карелии, приглушенно светло и тихо. Мы болтали, в общем-то, не о чем. Я еще не представлял, как далеко забросит меня судьба, что ближайшее будущее обрушит на меня совершенно новый и незнакомый мне мир, новые традиции общения между людьми, основанные на азиатских межнациональных «моментах», новых друзей, совершенно другую во всех отношениях школу и т.д. и т.п. И ещё я не знал, что уже никогда не вернусь в эти края.
Так и остались в моей памяти и на том берегу Лексозера мои первая детская влюбленность и беззаботное детство…
Далее - текст моего письма к Лине.

«...Собираясь, может быть в следующем году, выбраться в места, где прошло мое детство, я искал хоть какую-нибудь современную информацию о родных местах. Запросил "Лексозеро" и... вышел на Ваше эссе о нем. Прочел - и нахлынуло.
Олег (из письма к Лине)

"Мне уже за пятьдесят. Живу и работаю в Москве. Но так было не всегда. Прежде я служил в Пограничных войсках. Закончил службу полковником в Казахстане, до этого - в ПВ КГБ СССР, до этого - работал в "ящике", до этого - учился в университете в г. Алма-Ате на факультете Прикладной математики. Но выше перечисленное не имеет отношения к тому, о чем хочу сказать.
Мои родители - кочевники по профессиональному признаку. Отец (ныне покойный) был офицером-пограничником. С родителями я "послужил" в детском и юношеском возрасте в Казахстане (на границе с Китаем), в Заполярье (на границе с Норвегией) и в Карелии (на границе, понятное дело, с Финляндией).
В Карелии прошли мои лучшие годы - детство. Именно тот период жизни, когда человечий детеныш становится Человеком. Не человечком, а именно Человеком. Весь последующий период своего доживания мы расходуем и утрачиваем заряд нравственной и духовной энергии, "запасенной" именно в этом возрасте. Там я пошел в первый класс в маленьком поселке с таким же, как и он сам, уменьшительно-ласкательно звучащим названием - Короппи. Недавно прочел в Интернете, что поселок этот перестал существовать. Жаль.
Жили мы на пограничной заставе непосредственно у линии государственной границы, и каждое утро меня отправляли в школу за 15 км: когда на стареньком ГАЗ-64, а чаще - верхом на служебной лошадке в сопровождении солдата-кавалериста. В школе было две классные комнаты, в каждой по два ряда из 3-4 парт. На первом ряду располагался первый класс, на втором - третий. Соответственно, в другой комнате те же два ряда парт второго и четвертого класса. Школа была начальной четырехлеткой. Проучился в ней два года. Там же, стараниями моей мамы, стал отличником. Традиция продолжилась во всех шести школах, где мне пришлось учиться из-за переездов семьи по причине службы отца, и увенчалась золотой медалью в г. Алма-Ате.
Говорю об этом потому, что во всем "виновата" именно та самая энергетика, полученная в карельском детстве.
Можно сказать о величии скромной карельской природы, о снежной зиме и огромной полной луне над домиком среди лесов в трескучий мороз новогодней ночи, можно припомнить благоговейный трепет от прикосновения к проржавевшей красноармейской солдатской каске времен тогда совсем забытой финской войны (а в каске - рваное внутри и гладкое снаружи пулевое отверстие), можно до холодка у мизинца ступни ощутить голос кукушки на рыбацкой зорьке у остывающего костерка. И папа был еще таким молодым, и открытая добрая его улыбка крестьянского парня, которому доверено страной дело государственной важности. И делает он его не по долгу, а по душе, преобразуя небольшой солдатский коллектив заставы в большую семью, где каждый день "сынки" уходят на службу по тропам в лес и кладям из бревен в болота, как на пахоту, и возвращаются ночью, и ждет их вкусный ужин, теплый серый хлеб с умопомрачительной хрустящей горбушкой ("солдатским шоколадом"), который извлекается из льняного полотенца добродушным здоровяком и поваром-волшебником заставы Ведровым. Грибы, ягоды, хилые веточки укропчика, семена которого привезены мамой с родины, из города Оренбурга - он с трудом приживается на каменисто-песчаном грунте, но зато так пахнет...
Но на этом остановлюсь.
Третий класс я начал в поселке Реболы, где был расположен в то время пограничный отряд.
Говорят о "намоленных" иконах, Реболы были "нажитым" селением. Здесь легко дышалось, здесь жили трудолюбивые простые люди: карелы, русские, белорусы (приехавшие сюда лесорубы, в основном) и другие.
Так случилось, что рядом с домом за высоким забором было старое кладбище. На нем уже не хоронили, но мы лазили туда с опаской и трепетным желанием найти ответ на непостижимый в нашем возрасте вопрос: вопрос конечности земной жизни и вечности мира. Именно там (помню все, как будто это происходило вчера) я однажды подумал: наступит день (о, как это не скоро будет!) и меня, меня, так любящего эти золотистые сосны на песчаном берегу озера, после недолгих слез друзей-товарищей закопают в землю, а перед своей смертью я обязательно вспомню об именно этой моей детской мысли. И мир предстал передо мной бесконечно цикличным во времени и пространстве - как в противоположных зеркалах вагонного купе до бесконечности уходит вдаль отражение за отражением.
...В прозрачном до кристальности, пропитанном сосновыми запахами и озерной чистотой, зимнем воздухе вдруг пахнет еле уловимым угольным дымком от далекой котельной, расположившейся в двухэтажном здании отрядного клуба - а представится, что за далеким лесистым холмом на том берегу Лексозера пробежал черный паровозик, и утащил за собой в даль дальнюю десяток зеленых, как березовая рощица, вагончиков. В той дали лежит остальной огромный мир, оттуда плывут по небу облака, прилетают ласточки, что свили свое смешное гнездо под деревянной крышей моего дома, там печатают газеты с новостями, там же эти новости происходят...
И отделяло остальной мир от маленького счастливого мирка по имени детство, уютно расположившегося в поселке Реболы, то самое озеро Лексозеро.
В середине шестидесятых годов прошлого века отца направили на границу с бывшим другом на век, а потом врагом, посягающим на наши территории, Китаем.
Я уехал из Ребол, уехал от Лексозера, я уехал, и больше никогда туда не возвращался.

Так бывает…»